Курсовая: Профессиональная преступность
Курсовая: Профессиональная преступность
Содержание
Введение. 3
Глава 1. Профессиональная преступность: ее причины и условия. 6
Глава 2. Категории профессиональных преступников и
неформальные нормы их поведения. 12
Глава 3. Зарубежная криминология о профессиональной преступности. 19
Заключение. 24
Список литературы. 25
Если для объяснения общих причин преступности анализируются определенные
закономерности общественного развития и связанные с ними противоречия,
порождающие негативные явления, то исследование причинной связи на уровне
особенного требует известной детализации детерминант применительно к конкретным
обстоятельствам. Именно здесь некоторые общие теоретические положения начинают
терять свою убедительность. Так, применительно к преступности в целом может
осознаваться, например, такая причина, как «отставание сознания от бытия». Что
же касается рецидивной преступности, преступности несовершеннолетних,
профессиональной преступности, то здесь еще нет достаточных эмпирических данных
«и поэтому,— как справедливо замечает Г. М. Аванесов,— вместо серьезных
дискуссий часто можно услышать общие бездоказательственные утверждения типа:
причины преступности — в пережитках прошлого или «они связаны с действием
объективного закона отставания сознания от бытия» и т. п.»
[1].
Некоторые неясности возникают также при объяснении причин преступности
посредством противоречий, появляющихся при социализме и порождающих
отклонения от установленных норм поведения. Бытующее утверждение о том, что
противоречия лишены какого-либо антагонизма, не дает достаточного понимания
острых социальных конфликтов, возникающих в реальной жизни общества (рост
преступности, нетрудовое обогащение, нравственная коррозия). Очевидно, все же
следует исходить из концепции отсутствия антагонистических классовых
противоречий и в этой связи преступлений, типичных для переходного от
капитализма к социализму периода. Но такие противоречия, как сама
преступность и ее наиболее опасные формы — расхищение государственного
имущества, паразитирование тысяч людей и другие — вряд ли можно отнести к
противоречиям неантагонистического характера, поскольку эти явления—антиподы
социалистического образа жизни. Попытка М. Н. Руткевича показать это на
уровне индивидуального антагонизма в целом верна, но приемлема, на наш
взгляд, только для объяснения индивидуальных эксцессов, единичных и
нетипичных случаев. Когда же мы имеем дело с явлениями массового характера,
индивидуальный антагонизм как причина не дает ответа на вопрос об истинной
причинной связи негативных социальных факторов. Поэтому совершенно верно
отмечает А. П. Бутенко, что поскольку негативные явления базируются на
реальных общественных процессах и поддерживаются определенными группами
людей, то лежащие в их основе противоречия могут приобрести черты
антагонистического характера. Данное положение в первую очередь касается
поведения профессиональных преступников, мотивационная сфера которого выходит
далеко за рамки бытовых отношений, приобретая соответствующую
мировоззренческую установку.
Все это позволяет констатировать определенные сложности методологического
характера в подходе к объяснению причин профессиональной преступности, тем
более, что в истории советской криминологии точки зрения на причины
преступности менялись неоднократно. Даже когда социальные корни преступности
были признаны как объективная закономерность в развитии социалистического
общества, в отношении отдельных видов преступлений (правонарушений) по-
прежнему бытовала распространенная точка зрения об отсутствии причин для их
возникновения в нашем государстве. Особенно ярко это проявилось во взглядах
на причины наркомании, проституции, что только содействовало их
распространению, а затем уже и признанию как относительно массовых явлений.
Нечто подобное происходило с профессиональной преступностью, не говоря уже об
ее организованных формах.
Для того чтобы лучше познать современную профессиональную преступность
«изнутри», определить ее качественные тенденции, необходимо изучить
уголовно-профессиональную среду через существующую в ней субкультуру, иными
словами — так называемую «вторую жизнь», особенности которой не поддаются
статистическому анализу и оттого порой уходят из нашего поля зрения.
Субкультура — это неотъемлемый компонент устойчивого противоправного поведения,
зависящий от ряда обстоятельств. Чем, например, сильнее, строже режим
содержания, тем ярче выражена субкультура, отмечает В. М. Коган.
[2]
Научное объяснение причин преступности относится, как отмечал академик В. Н.
Кудрявцев, к наиболее сложной проблеме российской криминологии. Тем более это
касается причин отдельных видов преступности и в особенности
профессиональной, которая не изучалась как явление.
В данном аспекте мы видим актуальность нашей курсовой работы.
При выполнении работы были использованы труды многих известных отечественных
ученых в области криминологии в частности, и уголовно-правовых наук в общем.
При раскрытии темы курсовой работы мы использовали такие методы научного
познания, как: метод материалистической диалектики, сравнительный, конкретно-
социологический, логический, формально-юридический методы.
Данная работа состоит из введения, нескольких глав и заключения.
Цель данной работы – раскрыть суть вопроса о профессиональной преступности ее
причинах.
Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач:
· необходимо изучить такой правовой институт как причины
профессиональной преступности в общем;
· исследовать структуру профессиональной преступности;
· для наиболее полного раскрытия вопроса также рассмотреть мнения и
рассуждения зарубежных криминологов о профессиональной преступности.
На фоне серьезных социальных просчетов преступность не могла и не осталась
без изменений. Упущения в экономической, социальной, духовной сферах развития
общества, деформация ленинского принципа обеспечения контроля за мерой труда
и потребления в условиях построения социализма объективно привели к
негативным изменениям ее структуры и динамики. При этом ослабление борьбы с
преступностью, проявившееся в несовершенстве уголовного законодательства,
кампанейщине в пенитенциарной политике под лозунгом гуманизации, но без учета
реальной оценки социальной действительности, при устаревших формах и методах
деятельности правоохранительных органов и многое другое приводили к тому, что
преступность начинала, по словам Г. А. Аванесова, выступать в качестве своей
собственной причины, воспроизводя себя, создавая и укрепляя почву, на которой
произрастали преступления. Это в первую очередь касалось профессиональной
преступности и ее организованных форм, поскольку именно здесь
самопроизводство непосредственно связано с осознанной деятельностью людей —
профессиональных преступников.
Если исходить из концепции причин преступности в социалистическом обществе,
разработанной Б. Н. Кудрявцевым, И. И. Карпецом, Н. Ф. Кузнецовой, А. Б.
Сахаровым и другими отечественными криминологами, можно сделать обоснованный
вывод о том, что причины профессиональной и организованной преступности в целом
вызываются теми же причинами, свойственными преступности как негативному
социальному явлению. Вместе с тем на уровне особенного они, очевидно, имеют
свою специфику. Однако разделяя вывод криминологов о том, что в нашей стране
ликвидированы коренные причины преступности, отметим, что причины
профессиональной преступности не могут в данных социальных условиях быть
полностью искорененными, ибо, как писал В. И. Ленин, «в фантастическую быстроту
каких бы то ни было перемен у нас никто не поверит»
[3].
Поэтому очень важно найти и обосновать специфическую причину профессиональной
преступности. Известно, что данное явление связано с корыстной преступностью,
но объяснить его исключительно причиной корысти нельзя. Выдвинутая Н. Ф.
Кузнецовой причина «корысть-стяжательство», свойственная, по ее совершенно
обоснованному мнению, преступникам профессионального типа, объясняет лишь
мотивацию индивидуального поведения, но не явления в целом. К тому же
«корысть-паразитизм» наблюдается и у непрофессиональных преступников. Что же
касается расслоения уголовной среды, ее специализации и квалификации,
появления различных, форм организации, а также неформальных норм поведения —
факторов, свойственных специфике профессиональной преступности, то в их
образовании, очевидно, участвует целый комплекс негативных обстоятельств.
На наш взгляд, корыстно-паразитическая психология, лежащая в основе
имущественных преступлений, порождает профессиональную преступность при
наличии такой специфической причины, как существование криминальных (в данном
случае уголовно-воровских) традиций и обычаев, роль которых в отечественной
криминологии изучена недостаточно. Именно они, по мнению С. Я.
Лебедева, являются предпосылкой воспроизводства криминального
профессионализма.
Если рассматривать профессиональную преступность как подсистему преступности,
то можно обнаружить, что устойчивость внутренних ее связей и элементов
зависит от целенаправленной и сознательной деятельности определенного круга
людей. Но, говоря так, следует частично согласиться с Н. Ф. Кузнецовой в том,
что криминогенная система при социализме принадлежит к системам низкой
степени и системности и, наоборот, противоположная ей система борьбы с
преступностью отличается высокой целостностью, координацией и управляемостью,
частично потому, что приведенные ею системы совершенно не могут быть сравнимы
по координации и управляемости, так как одна из них — государственное
образование, а другая стоит вне закона. Вместе с тем профессиональная
преступность имеет как система более тесную связь и управляемость, чем вся
преступность, поскольку в ней действуют такие регуляторы, как неформальные
нормы, традиции, обычаи и «законы» старого и нового преступного мира.
Профессиональная преступность существует не один век. Она связана с
деятельностью людей, передачей опыта поколений преступников, утверждением
специфической субкультуры, закономерным стремлением ее носителей к выживанию
в конкретных социальных условиях. Характерно, что выделенные ранее признаки
криминального профессионализма применительно к воспроизводству
профессиональных преступников преобразуются в специфические функции, с
помощью которых они приспосабливаются к тем или иным социальным
обстоятельствам. Данный вывод подтверждается вековым существованием
определенных категорий профессиональных преступников, их стратификацией и
стабильностью квалификаций.
Установлены некоторые неформальные нормы, действующие со времени средневековой
России. Например, прием в сообщество воров, применение блатных санкций
(изменились лишь ритуальные детали). Изучение также показало, что
профессиональный жаргон карманных воров и карточных шулеров остался по существу
без изменений. Не случайно в «Курсе российской криминологии» эти две категории
преступников относятся к наиболее типичным хранителям «старых воровских
традиций».[4]
Стараясь глубже понять механизм воровских традиций, мы проследили дискуссию
о «Калине красной» в среде профессиональных преступников. Шукшин очень
хорошо поставил «Калину красную», но в конце опять неправда. Якобы Губа стал
мстить и преследовать его за то, что он хотел завязать и честно жить
мужиком. Это ложь! В жизни воровской такого не было. Тем более, что в
фильме показали, что Губа приехал убить его и при нем была женщина (женщины
на сходки и в другие воровские дела не допускались.— А. Г.). Если бы в жизни
какой-либо «вор в законе» сделал это, то его бы самого за такой
беспредельный проступок воры обязательно бы зарезали».
Эта цитата подтверждает, что отошедший от «законников» человек протестует
против искажения фактов, имеющих, по его мнению, принципиальное значение.
Он говорит: «с нашей стороны», «о нас», возмущается некомпетентностью
«писак», и это лишний раз подчеркивает силу антиобщественных традиций —
порвавший с сообществом «воров в законе» преступник не может порвать с
укоренившейся в его сознании моралью, неформальными нормами, которыми он
жил четверть века.
В местах лишения свободы уголовные традиции и устанавливаемые на их основе
неформальные нормы поведения регулируют отношения как в целом, так и в малых
группах осужденных. По данным В. И. Быстрых, 90% осужденных объединяются в
малые неформальные группы, в которых большая часть правонарушений связана с
отступлением от сложившихся норм поведения. При этом осужденные не только
поддерживают преступные традиции, но и заинтересованы в расширении своих
рядов. Поэтому живучесть уголовно-воровских традиций и обычаев — это
объективное явление, обусловленное ответной реакцией антиобщественных
элементов на законные требования правоохранительных органов и общества в
целом. Характерно, что лица, никогда до осуждения не сталкивавшиеся с
«правилами» поведения осужденных, начинают их усваивать с момента поступления
в следственный изолятор. К основным из них (первоначальным) относятся: не
работать в запретной и жилой зонах; жить «мужиком» и не вступать в актив; не
выполнять требования администрации; не поддерживать контактов с членами
актива («козлами»); не общаться с отверженными. При поступлении осужденных в
ИТК также наблюдается их обработка профессиональными преступниками под
различными предлогами. В итоге многие усваивают определенные модели
поведения, включаются в группировки отрицательной направленности,
устанавливают тесные связи с опытными преступниками, которые продолжают
поддерживать их и после освобождения из мест лишения свободы. Но главное в
другом — в стабилизации антиобщественной установки и постепенном переходе,
как отмечает Н. А. Стручков, к так называемой иной жизни с неофициальном
системой сложившихся отношений. Этот процесс активно идет не только в местах
лишения свободы, но и вне их. Уголовно-воровские традиции самым тесным
образом связаны с воспроизводством профессиональных преступников за счет лиц
из числа неустойчивой части молодежи.
Опосредованным фактором влияния уголовно-воровских традиций на
воспроизводство профессиональных преступников является так называемая блатная
романтика, о чем свидетельствуют элементы субкультуры у осужденных
несовершеннолетних, возникающие и усваивающиеся без контактов с ранее
судимыми. При этом, отмечал еще Г. Медынский, любая связь с рецидивистом их
значительно усиливает.
Существование профессиональной преступности, особенно при длительном
пассивном отношении к ней со стороны правоохранительных органов, закономерно
вырабатывает, усиливает у преступников паразитические установки, создает
определенные мировоззренческие предпосылки относительно образа жизни и
поведения.
Американские специалисты Д. Л. Херберт и X. Тритт, ссылаясь на обнародованные
Джозефом Валачи (мафиози) сведения, пишут, что церемония посвящения в
преступную группу осуществляется голосованием уже принятых членов. По
завершении этого приносится клятва верности и молчания, но не на библии, а на
револьвере 38-го калибра и кинжала. Эта церемония осуществляется «кровным
братом», состоящим в организации второй год, и завершает ритуал посвящения. Из
характеристики организованных форм проявления криминального
профессионализма видно, что такая деятельность в условиях ее естественного
преследования обществом требует значительных организационных усилий
преступников. Причем она постоянно находится под воздействием
внутренних противоречий и внешних конфликтов, что неизбежно способствует
вовлечению в сферу преступлений нового контингента правонарушителей. Это
проявляется в борьбе между группировками преступников, стремящихся установить
свое влияние в каком-нибудь районе[5].
«Воры в законе».
Поскольку элементы субкультуры не могут проявляться в равной мере у различных
правонарушителей, то методически целесообразно определить виды
профессиональных преступников и уже применительно к ним рассмотреть
особенности неформальных норм и уголовно-воровских традиций.
Современная уголовная среда представлена шестью основными категориями
преступников, пять из которых составляют ее профессиональное ядро. К ним
относятся «воры в законе», «авторитеты», «дельцы», «каталы», «шестерки» (к
непрофессиональным — «мужики», «пацаны», «обиженные» и «опущенные»).
Рассмотрим каждую категорию в отдельности.
Психология воров, особенного нового их поколения, претерпела существенные
изменения, а вместе с тем модифицировались и сами «законы».
Современные «воры в законе» в отличие от воров 50-х годов стараются тщательно
маскировать сбой антиобщественный образ жизни под внешне законопослушный.
Понятие «вор в законе» трансформировалось и приобрело совершенно иную, причем
более социально опасную криминальную окраску.
Тем не менее сегодня следует различать две категории «воров в законе»: лиц,
жестко придерживающихся старых воровских традиций (они получили название
«нэпманских воров»); преступников, модифицирующих старые положения, блатного
«закона», устанавливающие новые неформальные нормы поведения применительно к
изменившимся социальным условиям. Между ними ведется борьба, в основе которой
стоит неприемлемость «старыми» новых воровских установок. Они обвиняют новое
поколение «законников» во лжи, корысти, называют их «сторожами» расхитителей
и пытаются подорвать их авторитет' в среде уголовных элементов,
«Новые» стремятся путем подкупа и угроз привлечь на свою сторону наиболее
авторитетных представителей старой группировки, а нередко уничтожают их
физически.
В исправительно-трудовых учреждениях особо опасные лидеры помимо неформальных
установок придерживаются некоторых особых норм поведения, обусловленных
спецификой условий нахождения осужденных в изоляции.
«Авторитеты»
Это профессиональные преступники, занимающие определенное положение в
уголовной среде, пользующиеся в силу разных причин и обстоятельств признанным
авторитетом. Такие лица есть среди карманных и квартирных воров, мошенников,
расхитителей социалистического имущества, скупщиков и сбытчиков антиквариата
и других преступников.
Эта категория дифференцируется на две группы. Первую условно можно отнести к
приближенным «воров в законе», из них рекрутируется воровское сообщество. В
зависимости от особенностей преступной деятельности и местных, региональных
условий «авторитеты» получили разные жаргонные обозначения, что создало
неправильное мнение о большом числе самостоятельных, обособленных
группировок, имеющих якобы присущую им иерархию, «фраера», «козырные фраера»,
«блатные», «свояки» и т.п.,
Вторая группа преступников является независимой в силу своих материальных
возможностей. Она имеет окружение, личную охрану, консультантов. Чаще всего в
роли «авторитетов» выступают крупные шулера и вымогатели, с которыми «воры в
законе» вынуждены считаться и идти на определенные компромиссы.
В целом анализируемая категория преступников придерживается правил поведения,
характерных для «воров в законе», но в отличие от них не может:
созывать воровские сходки, организовывать общие денежные фонды в местах
лишения свободы или распоряжаться средствами созданных «касс»;
участвовать в воровских сходках с правом решающего голоса, принимать решения,
относящиеся к компетенции «воров в законе»;
осуществлять судейские функции, за исключением права разрешать конфликты,
возникшие в своем окружении.
Отдельных лиц из числа этой категории преступников «воры в законе» назначают
ответственными за определенный участок противоправной деятельности. Но может
быть выдвинуто и другое лицо, которое сразу же занимает положение
«авторитета» зоны, в отдельных случаях ему выдается документ («мандат»),
подтверждающий полномочия. Более того, если в ИТУ того или иного региона нет
«воров в законе», то «смотрителя зоны» назначают преступники, находящиеся на
свободе.
«Дельцы, цеховики».
К ним относятся лица, совершающие преступления в сфере экономики и
хозяйствования. В числе «дельцов» - спекулянты, должностные преступники,
расхитители, валютчики, «цеховики» — лица, занимающиеся противоправной
частнопредпринимательской деятельностью, создавшие цеха по выпуску неучтенной
продукции. Это очень многочисленная и разветвленная в масштабе страны группа,
профессиональных преступников, имеющая свои структурные образования и связи,
«мораль», неформальные предписания и санкции. Причем многие атрибуты их
субкультуры как наиболее оптимальные для современных условий были
трансформированы в традиционную уголовную среду и ею приняты, в частности,
это — создание денежных фондов в условиях свободы и третейских судов.
В 70-е годы, используя организационные недостатки в экономическом механизме
нашего государства, эта категория преступников значительно активизировала
свою деятельность. Характерно то обстоятельство, что их первоначальная
глубоко законспирированная деятельность стала постепенно принимать легальные
формы.
Своеобразной иллюстрацией этому служит «моральный кодекс расхитителя
[6], постулаты которого ярко свидетельствуют о существовании опаской
субкультуры данной категории преступников, причем далеко не блатной, а скорее
западной ориентации. Есть в этом «кодексе» и такое правило: веди неприметный
«честный» образ жизни, будут тебе почет, уважение, премии, грамоты. Для тебя
это не имеет никакого значения — из них штаны не сошьешь, но очень важно для
маскировки. Помни всегда и везде: круговая порука и выручка— основной закон
жизни и процветания торгашей.
«Каталы»
Профессиональные преступники, занимающиеся азартными играми. Данная
разновидность преступников возникла на основе преступной деятельности и
субкультуры шулеров. Она «весьма рекламно распространила свое влияние после
того, как в ее среду влились известные «воры в законе», внесшие сбои идейные
доктрины и прежде всего сбор воровского общака, т. е. материальных средств, с
помощью которых осуществляются желаемые связи с коммерсантами-дельцами,
цеховиками, морально неустойчивыми работниками милиции, прокуратуры»,— пишет
в своем письме П. И. далее: «...в преступном мире «катала» абсолютно ничего
не значил хотя бы потому, что был «катала», а в воровских принципах подобная
категория лиц дискредитирована, т. е. отодвинута на самый задний план. И если
сегодняшний жаргонный неологизм в уголовной лексике — «катала» что-то значит,
то буквально в 60-е годы их просто именовали «чернущниками».
Данная характеристика достоверно отражает процесс формирования этой категории
лиц. Не совсем верно лишь то, что в 60-е годы они ничего не значили в
уголовном мире. Если их «статус» рассматривать с позиций «вора в законе», как
это делает автор, то он не ошибается. В криминологическом же аспекте
необходимо учесть два важных обстоятельства. Первое заключается в том, что
уголовные традиции шулеров гораздо глубже, чем обычаи «воров в законе».
Второе — организованная деятельность карточных мошенников сложилась в конце
60-х годов, когда «законники» маскировались под обычных правонарушителей
(«мужиков»), а многие из них выполняли функции охранников у крупных шулеров.
Уже в то время «каталы» собирались на специальные сходки («съезды»), делили
сферы своего влияния, имели телохранителей.
В середине 70-х годов среда «катал» разрасталась за счет «переквалификации»
многих правонарушителей, избравших своей новой «профессией» азартные игры, в
том числе мошеннические. В настоящее время вокруг «игроков» формируются
своеобразные объединения уголовных элементов, чему способствуют специальные
игорные притоны — так называемые «катраны». Места для устройства азартных игр
технически оснащены и глубоко законспирированы. У «катал» существуют многие
виды азартных игр и различные правила, регулирующие порядок уплаты долга,
размер пени за просроченный долг, причем действуют они на территории всей
страны.
«Шестерки»
Категория преступников, стоящая на низшей ступени иерархии, занимающая как бы
рядовое положение среди описанных выше «авторитетов». В некоторых регионах их
жаргонное обозначение другое. Так, в Якутии они называются «чичаками»
(«чичак» в переводе означает «птичка»). Преступная деятельность «шестерок»
связана с непосредственным совершением преступлений, выполнением поручений
лидеров уголовной среды. Они, например, выступают в роли «наводчиков»,
сбытчиков похищенного, посредников, связников, сборщиков денежных средств и
т. п. В условиях свободы «шестерки» могут возглавлять преступные группы,
иметь свое окружение, но при этом строго подчиняются уголовному «авторитету».
В местах лишения свободы они составляют окружение лидеров, их прислугу.
Кроме перечисленных пяти категорий профессиональных преступников есть, как
уже отмечалось, и другие, о которых необходимо знать, поскольку именно за их
счет существует и пополняется основная масса лидеров уголовной среды. Однако
эти категории характерны только для мест лишения свободы, к ним относятся:
«Мужики» и «пацаны»
По своему составу и положению они неоднородны. Многие из них, особенно
осужденные за хозяйственные преступления, вступают в актив ИТК, хорошо
работают, лояльно относятся к администрации и правилам внутреннего
распорядка, имеют намерение условно-досрочно освободиться (что недопустимо
среди «авторитетов», по крайней мере во внешнем проявлении).
Вместе с тем некоторая их часть, преимущественно молодежь («пацаны»),
осужденная за разбои, грабежи и кражи, стремится примкнуть к «ворам в
законе». В тех ИТУ, где влияние последних ощутимо, они придерживаются
определенных воровских норм поведения.
Для лиц, поддерживающих «воров в законе», типичны следующие особенности
поведения:
стремление быть независимыми, одобрение и выполнение общих неформальных норм,
сложившихся в среде осужденных;
обращение с жалобами к «ворам в законе» в случае ущемления их прав со стороны
членов других группировок;
уклонение от уборки мест общего пользования;
стремление иметь запрещенные предметы.
С целью получения льгот они проникают в актив осужденных и живут по принципу
«себе на уме».
Необходимо отметить, что среди «мужиков», содержащихся в колониях строгого,
особого режимов и тюрьмах, в последнее время выделяется особая разновидность
осужденных, именующих себя «бандитами». Действуют они и в условиях свободы.
Их основная цель — противостоять, мстить «ворам в законе» и их пособникам. В
отличие от основной массы «мужиков» эта категория представляет собой
организованную часть осужденных, имеет своих лидеров, общую кассу. Они
выявляют «законников», стремятся их скомпрометировать, в том числе
посредством провокаций. В колониях, где авторитет «бандитов» высок, они
совершают над «ворами» акты мужеложства («опускают»), после чего последние
теряют авторитет даже среди своего окружения.
«Опущенные»
Это осужденные, которые отвергнуты всеми другими. Данная категория
формируется в процессе противоречий, возникающих между осужденными в СИЗО,
ВТК, ИТК и тюрьмах из числа лиц, подвергнутых насильственному
гомосексуализму, осужденных за пассивный гомосексуализм, развратные действия
в отношении малолетних детей, изнасилование несовершеннолетних. Характерно,
что эти лица крайне отрицательно относятся к «ворам» и их пособникам, но
между ними как в местах лишения свободы, так и вне их отсутствует устойчивая
связь. После освобождения из ИТУ часть их пополняет ряды бродяг.
Нельзя не отметить, что и в зарубежной криминологии профессиональная
преступность не явилась специальным объектом монографических исследований. Как
правило, она рассматривалась, при анализе общей преступности или отдельных ее
видов. Несколько иное положение наблюдается в исследовании проблем
организованной преступности, что видимо, связано с большей ее опасностью и
распространенностью. Вместе с тем социологическая и криминологическая
литература, другие источники информации позволяют в достаточной мере
проанализировать состояние теоретических и практических аспектов преступности в
ряде развитых капиталистических стран. Зарубежные криминологи относят
профессиональную преступность в основном к области имущественных
преступлений. «Профессиональные преступники, — пишет В. Фокс, — обычно
совершают преступления против собственности, добывая себе таким образом
средства к жизни[7]». По мнению другого
американского ученого П. Леткемана, к профессиональным преступникам относятся
лица, не причастные к организованной преступности, но посвятившие себя
совершению таких преступлений, как взлом сейфов, ограбление банков, грабежи,
кражи из отелей и мошенничество. С профессиональной преступностью в
значительной мере связывается и преступность рецидивистов. Таким образом,
взгляды современных зарубежных криминологов на проблему профессиональной
преступности мало чем отличаются от оценок этого явления криминалистами
прошлого века. Но в отличие от них современные специалисты больше внимания
уделяют механизму образования профессионально-преступного поведения, признакам
этого явления и личности преступника. Они, например, полагают, что преступники
учатся своему ремеслу, как и все другие специалисты, и человек становится
профессиональным вором либо в результате обучения его определенными лицами в
определенной микросреде, либо в результате того, что обучается сам с помощью
так называемого метода проб и ошибок.
Американский криминалист Э. Сатерленд, выпустивший в 1937 году книгу
«Профессиональный вор», отдавал своего рода «предпочтение» классическому,
первому способу вхождения в роль профессионального преступника. Очевидно, это
объясняется распространенностью приемов обучения в преступном мире того
времени. Профессионализация такого преступника, по его мнению, начинается с
отбора способного новичка для последующего обучения его квалифицированными
ворами. Причем во время «стажировки» новичок усваивает общие стандарты
противоправной морали, правила поведения, необходимые для профессионального
вора. Он учится также и тому, как сбывать краденое, завязывает личные
знакомства с другими ворами, а нередко и с юристами, полицией, судебными
служащими. В итоге «ученик» приобретает воровскую технику, связи с преступной
средой и становится преступником-профессионалом. (Современные криминологи
относят связь с полицией и другими должностными лицами к признакам
организованной преступности.)
Как видим, при исследовании механизма образования профессионально-преступного
поведения зарубежные криминологи больше внимания уделяют его внешней стороне,
избегая, как правило, объяснения причин его возникновения.
Теперь проанализируем позиции зарубежных криминологов относительно признаков,
характеризующих саму профессионально-преступную деятельность.
К таким признакам американский криминолог Р. Колдуэлл отнес следующие:
1) занятие преступлениями как бизнесом, специализация на каком-либо одном
типе посягательств;
2) умение четко действовать, тщательно планировать преступления, технически
их оснащать и выполнять с мастерством;
3) совершенствование в процессе преступной деятельности своих знаний и опыта;
4) отношение к преступлению как к своей карьере, подчинение этой деятельности
своего мировоззрения; 5) отождествление себя с преступным миром
[8]. К профессиональным преступникам, у которых наиболее ярко проявляются
указанные признаки, Р. Колдуэлл относил в первую очередь мошенников,
фальшивомонетчиков и карманных воров. Нетрудно убедиться: хотя перечисленные им
признаки и систематизированы, они мало чем отличаются от признаков, изученных
криминалистами прошлого века, что не может не свидетельствовать об определенных
закономерностях в развитии преступно-профессионального поведения.
Другой американский криминолог В. Реклесс, выделяя три вида преступной
карьеры — обычную, организованную и профессиональную, характеризует их
следующим образом. К обычным преступникам он относит лиц, которые попадают в
места лишения свободы за берглэри, хищения имущества, изнасилования, убийства
и ряд других тяжких преступлений (эти лица постоянно нарушают закон, но не
являются профессионалами). Организованная преступность — это преступность
мафии. Профессиональные преступники — это те, кто совершаемые ими
преступления против собственности (хищения имущества, берглэри, азартные
игры, взяточничество) делают источником средств существования. И хотя В.
Реклесс смешивал виды преступности с типами личности и их противоправной
деятельностью, он довольно четко, судя по тексту, определял основной критерий
профессионального преступника.
Наиболее удачная классификация преступников была дана И. Маккинни. В ней
учитывались такие оценочные факторы, как преступная карьера, поддержка
преступного поведения со стороны группы, соотношение преступных и
законопослушных моделей, поведения, реакция со стороны общества, а также виды
противоправной деятельности. Аналогичной классификации придерживались М.
Клайнард и Р. Куинни. Они выделяли следующие восемь типов преступников:
1) лица, совершающие насильственные преступления против личности;
2) лица, эпизодически совершающие преступления против собственности;
3) лица, совершающие должностные преступления;
4) лица, совершающие политические преступления;
5) лица, совершающие преступления, нарушающие публичный порядок;
6) лица, совершающие «обычные» преступления;
7) лица, участвующие в организованной преступности;
8) профессиональные преступники.
Из данной ими типологии систем преступного поведения и их критериев особый для
нас интерес представляют три вида: «обычные» преступления, организованная и
профессиональная преступность. По мнению указанных авторов, профессиональная
преступность отличается от организованной не только видами преступлений, но и
противоправными связями с государственным аппаратом (коррупции),
принадлежностью лица к группе. Где-то близко к профессиональной примыкает
«обычная» преступность, приносящая преступнику лишь дополнительный доход.
Однако в целом отграничить обычного преступника от профессионального достаточно
сложно, так как последний, например, может тоже совершать «обычные»
преступления. Дифференцировать их по степени преступного дохода также трудно.
Вместе с тем авторы достаточно убедительно показывают отличительные признаки
профессионального преступника на общем фоне антиобщественной деятельности тех
или иных категорий правонарушителей[9];
1) совершение преступлений как источник средств существования;
2) осознание себя преступником;
3) определенное положение в преступном мире и принадлежность к среде
профессиональных преступников. Причем положение в этой среде достигается
совершением преступлений, а преступное поведение предписывается групповыми
неформальными нормами.
Следует отметить, что, как и ученые XIX — начала XX века, современные западные
криминологи не дают определения профессиональной, преступности. Они лишь
констатируют, что профессиональная преступность включает мошенничество, кражи,
из магазинов, карманные кражи, фальшивомонетничество, подделку документов.
Однако это слишком ограниченный перечень профессионализированных видов
преступлений, если принять во внимание, что к центральному признаку
профессионального преступника относится существование его за счет преступной
деятельности[10].
Признать явление — не значит быть готовым к эффективной борьбе с ним, которая
требует научного подхода как в объяснении его причин, так и в поисках
способов их устранения. Поэтому объяснение причин профессиональной
преступности следует искать в самих процессах общественного развития, а не в
искусственных пропагандистских конструкциях, особенно когда причины
негативных явлений относят «на счет идейного влияния прошлого или же
вражеских действий из-за рубежа. Вряд ли такой подход может дать нам полную
истину по причине явного нарушения требований диалектико-материалистической
методологии познания и объяснения явлений социальной действительности: ведь
наше современное общественное сознание таким образом отрывается от нашего же
современного общественного бытия».
Можно прийти к выводу, что имеющиеся в зарубежной криминологии теоретические
разработки проблемы профессиональной преступности не достаточно четки и
удобны для использования в практических целях — для изучения личности
профессионального преступника, классификации ее видов, разработки мер борьбы
и т. п. Кроме того, профессиональную преступность нередко отождествляют с
формами организованной преступности.
1. Конституция Российской Федерации. М., Юрайт, 2004.
2. Уголовный кодекс Российской Федерации. М., Юрайт, 2004.
3. Аванесов Г. А. Криминология. М., 1984. 472 с
4. Гуров А.И. Профессиональная преступность: прошлое и современность. –
М., Юридическая литература, 1990. - 442 с.
5. Коган В. М. Социальный механизм уголовно-правового воздействия.
6. Курс российской криминологии. М., 1999.
7. Кудрявцев В.Н. Криминология. Учебник для вузов. М., 2000.
8. Кузнецова Н. Ф. Проблемы криминологической детерминации.
9. Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. М., 1999.
10. Фокс В. Введение в криминологию. М, 1998.
11. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45.
[1] Аванесов Г. А. Криминология. М., 1984. С. 203 — 204.
[2] См.: Коган В. М. Социальный
механизм уголовно-правового воздействия. С. 140.
[3] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 247.
[4] Курс российской криминологии. М., 1999. С. 192.
[5] Гуров А.И. Профессиональная
преступность: прошлое и современность. – М., Юридическая литература, 1990. -
С. 307.
[6] См.: Кузнецова Н. Ф. Проблемы криминологической детерминации. С. 68.
[7] Фокс В. Введение в икриминологию. М, 1998. С. 261
[8] Цит. по: Кузнецова Н. Ф. Преступление и преступность. М., 1999. С. 226.
[9] Курс российской криминологии. М., 1999. С. 373-375.
[10] Гуров А.И. Профессиональная
преступность: прошлое и современность. – М., Юридическая литература, 1990. -
460 с. |
